Проклятое наследство: пожилая женщина не хочет, чтобы сын наследовал ее имущество
(26)
Жительница Таллинна Лоретта (75) вынуждена голодать, потому что ее собственный сын ей не помогает. „Год назад я потеряла мужа. Я никогда в жизни не работала и 57 лет жила как в раю, – рассказывает она. – А когда мужа не стало, я поняла, что моей мизерной пенсии мне на жизнь уже не хватает. Я голодаю, а мой собственный сын мне никак не помогает“. У Лоретты есть недвижимость, но она не может ею распорядиться по своему усмотрению – потому что еще до смерти мужа они подписали взаимное завещание супругов. Нюансы наследования и завещаний выясняла „МК-Эстония“.
Лоретта отмечает, что она– родом из Латвии: „Я – латышка в третьем поколении. 18 августа 1968 года, когда мне было 18 лет, я познакомилась в кафе с моим будущим мужем Хенну. Его судно тогда стояло на ремонте в Риге. Мы три года встречались, потом он перевез меня в Эстонию, где мы поженились. У нас родилось двое мальчиков. Хенну ходил в море, а я растила детей“.
Роковая ошибка
Беда пришла в семью, когда младшему сыну Лоретты и Хенну было 14 лет. 21 сентября 1987 года стало траурным днем для семьи.
„Он с 6 лет занимался прыжками с трамплина, – говорит Лоретта. – У нас всегда было заведено так: если он задерживался, то всегда звонил и предупреждал. И вот в тот день он пошел на тренировку, с которой должен был вернуться в пять часов вечера. Уже шесть, уже семь, восемь, девять – а его все нет! Я уже обзвонила всех его друзей, вдруг он у кого-то в гостях – но никто ничего не знал. А потом выяснилось, что мой мальчик погиб во время прыжков с трамплина…“
В СМИ писали, что за всю историю лыжного спорта в Эстонии погибли лишь два спортсмена. Один из них – сын Лоретты, Рене.
„Он не был совсем новичком, но из-за проблем с лыжами потерял равновесие, и его вынесло за искусственное покрытие склона. Падение закончилось там, где не было никакого барьера, только бетонный столб“, – писала тогда газета Õhtuleht.
„Это был последний день перед соревнованиями. Тренер должен был проверить лыжи, но не сделал этого. Потом оказалось, что в лыжах Ренульки была трещина. Это была жуткая трагедия, и мы все очень переживали, – со слезами на глазах вспоминает Лоретта. – Я умерла в тот день вместе с сыном“.
Она добавляет, что Рене был спокойным тихим мальчиком, а ее старший сын с рождения доставлял проблемы, и с возрастом ситуация не улучшилась.
„Он набрал на работе долгов и не возвращал, когда это выплыло, то его уволили – за недоверие, – рассказывает Лоретта. – Но он нашел другую работу, женился, у него две дочери. А мы с мужем всю жизнь много путешествовали. Объездили полмира. И на протяжении долгого времени мы брали его дочек с собой. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мы поступали глупо – ведь мы могли нормально отдыхать, а не бегать по пляжу за детьми. А потом этих детей невестка с сыном науськали так, что они просто перестали с нами общаться, и я их уже много лет не видела. Встречу на улице – просто не узнаю!“
Лоретта отмечает, что и их с Хенну старший сын не очень хотел с ними общаться и редко приезжал.
„У меня дома нет ни одной вещи, подаренной им! Хотя мы с Хенну всю жизнь его тянули – например, одолжили 13 000 евро, чтобы он мог купить хутор. Он обещал вернуть, но так и не вернул. Потом забрал нашу машину – типа съездить за запчастями. И так и не вернул. Потом выяснилось, что он ее тайком от Хенну продал!“ – возмущается Лоретта.
Из данных Департамента транспорта видно, что автомобиль 2013 года выпуска был продан 28 марта 2023 года.
„Но мы тогда даже не знали об этом, – вздыхает Лоретта. – Хенну в то время уже лежал парализованный и сам продать машину не мог“.
Тайком от умирающего отца
Полтора года назад, вспоминает Лоретта, Хенну пошел в туалет и… упал.
„Я вызвала скорую, его отвезли в больницу, сделали обследования, и выяснилось, что у него – четвертая, терминальная стадия рака мозга, – плачет Лоретта. – А до этого он два раза в год ходил к врачу, жаловался на шум в голове – но от него отмахивались: „Что вы хотите? Возраст!“ И вот – четвертая стадия! Ему сделали в больнице облучение, а потом я его забрала домой, чтобы тут за ним ухаживать. Так как ему нужен был круглосуточный уход, и я была при нем круглосуточно, то порой просила старшего сына съездить в магазин за продуктами или в аптеку – за лекарствами. Он брал банковскую карточку мужа и расплачивался ею. А когда Хенну не стало, я пошла в банк, и выяснилось, что у мужа на счету раньше были деньги, но сын их забирал себе. То есть, когда сын ходил в магазин, он также переводил деньги со счета Хенну на свой счет. Тайком от него и от меня. И когда я вступила в наследство, у него на счету оставалось чуть больше 2000 евро“.
Ей это кажется невообразимым, ведь у Хенну как у моряка и капитана была хорошая пенсия.
„К тому же даже на пенсии он работал, – добавляет она. – А потом выяснилось, что сын тайком снимал деньги, и от его накоплений ничего не осталось“.
Лоретта подчеркивает: „Моя пенсия – чуть меньше 500 евро. Мне этого катастрофически не хватает на жизнь! Я голодаю! Телефон, вода, электричество, квартира – и на еду остается 100 евро. Те 2000 евро, которые остались после смерти мужа, за год утекли, и теперь я не знаю, на что после оплаты счетов и покупки лекарств покупать себе еду?“
По ее словам, когда она обратилась за помощью к своему единственному сыну, тот ответил: „У тебя есть твои побрякушки? Продавай!“
„Побрякушки – это украшения, которые дарил мне Хенну на разные памятные даты, – Лоретта приносит шкатулку и показывает ее скромное содержимое. – Вот это – на нашу золотую свадьбу, а эти сережки он мне купил, когда мы были в путешествии. И вот еще осталось кольцо, которое он мне подарил на рождение Ренульки. Я не хочу их продавать! Это – память о моем муже!“
В тисках завещания
Ситуация осложняется и тем, что Лоретта и Хенну в 2013 году пошли к нотариусу и подписали взаимное завещание супругов.
„То есть если кто-то из нас умрет, то все наследует второй супруг, – поясняет Лоретта. – И наборот. А сыну наследство достанется, только если мы оба умрем. Когда выяснилось, что сын тайком от нас продал машину, мы хотели переделать завещание, чтобы ему вообще ничего не осталось, но не успели – нотариус должен был приехать к нам 3 мая, а 30 апреля Хенну умер. И теперь ничего изменить уже нельзя“.
Из имущества у Лоретты – скромный домик в пригороде столицы, в котором она живет, и 1-комнатная квартира в Виймси.
„Только за электричество в доме зимой у меня уходит пол-пенсии! – показывает свои банковские выписки Лоретта. – Квартиру я давно уже выставила на продажу, но почему-то никто не покупает. И за нее тоже надо платить – отопление, товариществу и прочее. Жить в квартире я без Хенну не хочу. А этот участок с „избушкой“ мы купили 45 лет назад как дачу, мы были тут первые, вокруг было только болото“.
На предложение сдавать квартиру, чтобы финансово ей было полегче, Лоретта качает головой: „Я хочу еще при жизни квартиру продать, чтобы ему – сыну моему – ничего не досталось. Я его ненавижу! Как так можно было бы поступить со своей собственной матерью? Он должен мне вернуть те 13 000 евро, которые одолжил на покупку хутора, и 6000 евро, которые выручил от продажи машины Хенну. Но он не хочет помогать собственной матери! Мне чужие люди помогают, а не собственный сын“.
Под чужими людьми Лоретта подразумевает племянников мужа.
„Особенно мне помогает племянница, – говорит она. – И денег в долг дает, и возит меня по делам и к врачу. А родной сын говорит: „Продавай свои побрякушки, если тебе нечего есть!“ Ну что это такое?“
На вопрос, не обращалась ли она в местное самоуправление за какой-либо помощью или пособиями, Лоретта отвечает: „Я никогда ни у кого ничего не просила. И не буду. Есть более нуждающиеся, чем я. Эстония – не такое богатое государство. И какое право я имею тут что-то требовать? Почему я должна просить у государства помощи и жить на подачки, когда у меня живет и здравствует родной сын, который должен мне помогать?“
